Прамод побагровел:
– Что за смехотворные речи! Да на Саскэтче живет лишь несколько миллионов человек. Как можно сравнить здешнюю жизнь с жизнью в одном из крупнейших миров?
Пандамон Бешван поджала свои полные губки и упрямо замолчала.
Прамод стукнул себя ладонью по лбу и принялся с мрачным видом расхаживать по тесной кладовке, которую громко называл своим кабинетом.
– Вот уже целых три года мы заперты в этой консервной банке. Три года мы бродим, как по пустыне, в Запретной зоне, постоянно сталкиваясь со всеми мыслимыми и немыслимыми опасностями. Только для того, чтобы выбраться из этой чертовой дыры и вернуться в родной Ноканикус! И вот теперь собственная дочь говорит мне, что ей не хочется возвращаться вместе с нами, что она намерена нищенствовать на этой убогой пограничной планете, где живут одни белокожие!
Панди пожала плечами.
– Ну хорошо, можешь оставаться. – Прамод скрестил руки на груди. – Я должен попытаться найти силы и каким-то образом сообщить твоей матери, , какое бессердечное решение ты приняла.
– Спасибо тебе, папочка.
Вызывающе одетая в европейский костюм – розовый чебран и белые сапожки, – с короткой стрижкой и без пятнышка – знака касты – на лбу, непокорная девушка демонстративно вышла из комнаты.
Прамод подождал несколько секунд, собираясь с силами, а затем повернулся и вышел через другую дверь, ведущую в спальню Бешванов.
Несмотря на одиночество в глубинах пояса астероидов, Прамод Бешван настаивал на поддержании заведенного порядка семейной жизни, как того требовал священный канон индуизма. Одним из твердых правил семейства Бешван были семейные трапезы, в особенности обед – последний прием пищи периода бодрствования, которому частенько предшествовала короткая церемония принесения жертвы и очищения в маленьком алтаре Шивы, устроенном в углу гостиной.
По этому особому случаю обед состоял из консервированного карри, поданного к выращенному на гидропонике рису, с лепешками «чапати» и острыми маринованными овощами.
Кроме того, обед был сильно приправлен гневом и раздражением. Лишь с огромным трудом Тилли Бешван заставила себя сесть за один стол с дочерью. Но поскольку Прамод пожелал, чтобы за обедом она хранила молчание, Тилли нехотя подчинилась. Они обязаны поддерживать видимость семейного единства – это важнее всего остального.
Панди, тем не менее, была настроена до неприличия легкомысленно. Она радостно щебетала о своем будущем на Саскэтче, когда останется одна. «Я поступлю в местный университет. Пройду там курс бизнеса...» – не умолкала девушка.
– Послушай меня, – наконец не выдержав, заговорила Тилли. Она обращалась исключительно к Прамоду, как будто в данный момент дочери здесь вообще не было. – Ей взбрело в голову поступить в университет этой дремучей планеты, чтобы изучать там бухгалтерское дело. Расчудесно! И ради этого она отказывается от возможности поступить в университет Ноканикуса и жить не где-нибудь, а в самом Гиперионе!
Теперь Тилли повернулась так, чтобы встретиться взглядом с дочерью, и для пущей выразительности воздела в воздух палец.
– Один из знаменитейших университетов в человеческом секторе Галактики, университет, о котором говорят с не меньшим почтением, чем об учебных заведениях самой Земли! – Тилли положила на кусочек лепешки немного маринованных овощей. – Университет, имеющий один из лучших факультетов психоголографии!
– Ах, мама, как ты гордишься своим образованием! Я не сомневаюсь, ты провела лучшие свои годы в университете Ноканикуса! Но пойми же, я-то совсем другая, не такая, как ты. Мне хочется учиться на Саскэтче и остаться здесь после окончания учебы. Мне совершенно безразличны роскошные мегахабитаты вроде Гипериона. К искусству меня тоже не слишком тянет.
Тилли сделала вид, что слова дочери относятся вовсе не к ней.
Рассердившись, Панди решилась подпустить шпильку, на такое она никогда еще не осмеливалась за все годы их семейной войны.
– И вообще, мама, мне кажется, что твое представление о суперголографии слишком преувеличено. Ну кому, скажи, есть дело до абстракций забытых уголков Десятого Пространства? До эмоционального содержания переливающихся пузырей? Все это чушь, мама, полнейшая бессмыслица.
Тилли окаменела. Ее глаза превратились в незрячие стеклянные шарики. Какое унижение – услышать подобное из уст собственной дочери. Она схватила пластмассовый чайник и швырнула его в Панди.
– Бесстыжая тварь! Прочь с моих глаз! Убирайся! Вон отсюда!
Панди увернулась, а затем взглянула на отца. Прамод лишь укоризненно покачал головой, потеряв от возмущения дар речи. Привстав, Тилли стукнула дочь по макушке. От новых ударов Панди увернулась, задев при этом поднос с приправами. Он упал со стола, и его содержимое рассыпалось по всему полу.
Ярко-желтая маринованная цветная капуста усеяла любимый ковер Тилли, безукоризненно голубой, привезенный еще с Ноканикуса. Это был настоящий шелковый «янч», сотканный в хабитате Райское Облако. Тилли зашлась в крике.
Как раз в этот момент включился экран видеофона, и совершенно неожиданно на нем возникла мясистая розовощекая физиономия Роджера Ксермина. Он был чем-то ужасно взволнован.
– Прамод! – проревел Роджер. – Прамод! Теперь мы богаты, нам даже не снилось, какие богатства плывут нам в руки!
Тилли запихнула себе в рот салфетку, чтобы заглушить рвущийся из горла крик, и он перешел в невнятное мычание. Бешван тщетно пытался найти подходящие слова для ответа.